Разговаривать с ним бывало не всегда легко, и разговор сколько-нибудь длительный превращался в своего рода умственное испытание, — потому что следить за ходом его мысли нельзя было без усилия. Обыкновенно люди говорят, соблюдая связь логических посылок с заключениями, обосновывая выводы, постепенно переходя от одного суждения к другому — и переводя за собой слушателя. Мандельштам в разговоре логику отнюдь не отбрасывал, но ему казалось, что звенья между высказываемыми положениями ясны собеседнику так же, как ему самому, и он их пропускал. Он оказывал собеседнику доверие, поднимая его до себя, считая, что всякого рода «значит» , «ибо» , «следовательно» лишь загромождают речь и что без них можно обойтись: не «а есть б, б есть с, следовательно, а есть с» , а прямо «а есть с» , как нечто самоочевидное. Но не всегда это бывало очевидно тому, к кому он обращался, во всяком случае, не так мгновенно очевидно, как ему самому, и потому разговор с Мандельштамом с глазу на глаз неизменно требовал напряжения, — тем более что шутки, остроты, пародии, экспромты, смешки, прочно в мандельштамовской посмертной «легенде» утвердившиеся, все это расцветало пышным цветом лишь на людях или хотя бы в обществе двух-трех приятелей. Вдвоем, с глазу на глаз, шутить как-то неловко, даже глупо: всякий, вероятно, это испытывал и знает это по опыту. И при встречах одиночных от Мандельштама, будто бы всегда «давившегося смехом» , не оставалось ничего. Георгий Адамович. Несколько слов о Мандельштаме // Воздушные пути, Нью-Йорк, 1961. С. 87 -101.
А=А: какая прекрасная поэтическая тема. Символизм томился, скучал законом тождества, акмеизм делает его своим лозунгом и предлагает его вместо сомнительного a realibus ad realiora 1. Способность удивляться — главная добродетель поэта. Но как же не удивиться тогда плодотворнейшему из законов — закону тождества? Кто проникся благоговейным удивлением перед этим законом — тот несомненный поэт. Таким образом, признав суверенитет закона тождества, поэзия получает в пожизненное ленное обладание все сущее без условий и ограничений. Логика есть царство неожиданности. Мыслить логически значит непрерывно удивляться. Мы полюбили музыку доказательства. Логическая связь — для нас не песенка о чижике, а симфония с органом и пением, такая трудная и вдохновенная, что дирижеру приходится напрягать все свои способности, чтобы сдержать исполнителей в повиновении. Как убедительна музыка Баха! Какая мощь доказательства! Доказывать и доказывать без конца: принимать в искусстве что-нибудь на веру недостойно художника, легко и скучно. . . Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, какие сами можем построить. «Утро Акмеизма» 1912 (1913? )
«Камень» (1913, 1916) АМЕРИКАНКА Американка в двадцать лет Должна добраться до Египта, Забыв «Титаника» совет, Что спит на дне мрачнее крипта. В Америке гудки поют, И красных небоскребов трубы Холодным тучам отдают Свои прокопченные губы. И в Лувре океана дочь Стоит прекрасная, как тополь; Чтоб мрамор сахарный толочь, Влезает белкой на Акрополь. Не понимая ничего, Читает «Фауста» в вагоне И сожалеет, отчего Людовик больше не на трoне. <1913> АББАТ О, спутник вечного романа, Аббат Флобера и Золя — От зноя рыжая сутана И шляпы круглые поля; 5 Он всё ещё проходит мимо, В тумане полдня, вдоль межи, Влача остаток власти Рима Среди колосьев спелой ржи. Храня молчанье и приличье, 10 Он должен с нами пить и есть И прятать в светское обличье Сияющей тонзуры честь. Он Цицерона, на перине, Читает, отходя ко сну: 15 Так птицы на своей латыни Молились Богу в старину. Я поклонился, он ответил Кивком учтивым головы, И, говоря со мной, заметил: «Католиком умрёте вы!» Потом вздохнул: «Как нынче жарко!» И, разговором утомлён, Направился к каштанам парка, В тот замок, где обедал он. <1914? 1915>
Любите существование вещи больше самой вещи И свое бытие больше самих себя — вот высшая заповедь акмеизма. И над техникой, и над образностью господствует принцип аскетической сдержанности: сразу бросается в глаза, чего здесь нет, от чего стихотворение очищено, — отсутствие выразительнее присутствия. Нет звонких, редких, изысканно-богатых или экспериментально-небрежных рифм. Мандельштам никогда не будет рифмовать «страсто-терпный — неисчерпный» , как Вячеслав Иванов, «палестр — де Местр» , как Волошин, «дельта — кельта» , как Бенедикт Лившиц, «беспокоиться — Троица» , как Михаил Кузмин, «сковывающий — очаровывающий» , как Брюсов, «баней — Албанией» , как Маяковский, «лица — лопается » , как Цветаева. У него преобладают рифмы «бедные» , часто — глагольные или вообще грамматические, создающие ощущение простоты и прозрачности. Все сделано для того, чтобы рифма как таковая не становилась самостоятельным источником возбуждения, не застила собой чего-то иного. Стускленный, «матовый» колорит ранней мандельштамовской поэзии не наделен никакой специфической многозначительностью во вкусе символизма или его эпигонов — это не «лиловые миры» Блока и еще того менее «некто в сером» из ненавистного Мандельштаму Леонида Андреева. Но дело здесь обстоит вдвойне непросто, и оба осложняющих фактора — черты нового сравнительно с символистской эпохой. Недаром замечательный немецкоязычный поэт Пауль Целан, хорошо знавший стихи Мандельштама, много их переводивший, в собственном стихотворении связал дух мандельштамовской поэзии с идеей «конечного» : «Da hört ich dich, Endlichkeit, singen, // Da sah ich dich, Mandelstamm. . . Das Endliche sang, das Stete» ( «Я слышал, как поешь ты, о конечное, я видел тебя, Мандельштам. . . Пело то, что конечно, то, что пребывает» ). Подумаем о том, как расходились пути поэтов. Цветаева шла к тому, чтобы сделать «без-мерность» одновременно темой и принципом своего творчества. Путь Мандельштама к бесконечному — противоположный: через принятие всерьез конечного как конечного, через твердое полагание некоей онтологической границы. С. С. Аверинцев. Судьба и весть Осипа Мандельштама. Вступительная статья // О. Э. Мандельштам. Собрание сочинений в 2 т. М. : Художественная литература, 1990.
TRISTIA Я слово позабыл, что я хотел сказать. Слепая ласточка в чертог теней вернется, На крыльях срезанных, с прозрачными играть. B беспамятстве ночная песнь поется. Не слышно птиц. Бессмертник не цветет. Прозрачны гривы табуна ночного. B сухой реке пустой челнок плывет. Среди кузнечиков беспамятствует слово. И медленно растет, как бы шатер иль храм, То вдруг прикинется безумной Антигоной, То мертвой ласточкой бросается к ногам, С стигийской нежностью и веткою зеленой. О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд, И выпуклую радость узнаванья. Я так боюсь рыданья аонид, Тумана, звона и зиянья! А смертным власть дана любить и узнавать, Для них и звук в персты прольется, Но я забыл, что я хочу сказать, - И мысль бесплотная в чертог теней вернется. Bсе не о том прозрачная твердит, Все ласточка, подружка, Антигона. . . И на губах, как черный лед, горит Стигийского воспоминанье звона. 1920
Дошло до того, что в ремесле словесном я ценю только дикое мясо, только сумасшедший нарост: И до самой кости ранено Все ущелье криком сокола – вот что мне надо. Все произведения мировой литературы я делю на разрешенные и написанные без разрешения. Первые – это мразь, вторые – ворованный воздух. Писателям, которые пишут заранее разрешенные вещи, я хочу плевать в лицо, хочу бить их палкой по голове и всех посадить за стол в Доме Герцена, поставив перед каждым стакан полицейского чаю и дав каждому в руки анализ мочи Горнфельда. Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как могут они иметь детей -- ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать – в то время как отцы запроданы рябому черту на три поколения вперед. Вот это литературная страничка. У меня нет рукописей, нет записных книжек, архивов. У меня нет почерка, потому что я никогда не пишу. Я один в России работаю с голосу, а вокруг густопсовая сволочь пишет. Какой я к черту писатель! Пошли вон, дураки! Зато карандашей у меня много и все краденые и разноцветные. Их можно точить бритвочкой "жиллет". Пластиночка бритвы жиллет с чуть зазубренным косеньким краем всегда казалась мне одним из благороднейших изделий стальной промышленности. Хорошая бритва жиллет режет как трава-осока, гнется, а не ломается в руке -- не то визитная карточка марсианина, не то записка от корректного черта с просверленной дырочкой в середине. Пластиночка бритвы жиллет – изделие мертвого треста, куда входят пайщиками стаи американских и шведских волков. «Четвёртая проза» (1930)
Новые стихи Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма, За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда. Так вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима, Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда. И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый, Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье, — Обещаю построить такие дремучие срубы, Чтобы в них татарва опускала князей на бадье. Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи — Так нацелясь на смерть городки зашибают в саду, — Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе И для казни петровской в лесу топорище найду. 3 мая 1931. За гремучую доблесть грядущих веков За высокое племя людей, — Я лишился и чаши на пире отцов, И веселья, и чести своей. Мне на плечи кидается век-волкодав, Но не волк я по крови своей: Запихай меня лучше, как шапку, в рукав Жаркой шубы сибирских степей, Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, Ни кровавых костей в колесе; Чтоб сияли всю ночь голубые песцы Мне в своей первобытной красе. Уведи меня в ночь, где течет Енисей И сосна до звезды достает, Потому что не волк я по крови своей И меня только равный убьет. 17 — 18 марта 1931, конец 1935
Московские стихи Пора вам знать, я тоже современник, Я человек эпохи Москвошвея, -- Смотрите, как на мне топорщится пиджак, Как я ступать и говорить умею! Попробуйте меня от века оторвать, -- Ручаюсь вам -- себе свернете шею! Я говорю с эпохою, но разве Душа у ней пеньковая и разве Она у нас постыдно прижилась, Как сморщенный зверек в тибетском храме: Почешется и в цинковую ванну. -- Изобрази еще нам, Марь Иванна. Пусть это оскорбительно -- поймите: Есть блуд труда и он у нас в крови. 1931 Нет, никогда, ничей я не был современник, Мне не с руки почет такой. О, как противен мне какой-то соименник, То был не я, то был другой. Два сонных яблока у века-властелина И глиняный прекрасный рот, Но к млеющей руке стареющего сына Он, умирая, припадет. Я с веком поднимал болезненные веки -Два сонных яблока больших, И мне гремучие рассказывали реки Ход воспаленных тяжб людских. Сто лет тому назад подушками белела Складная легкая постель, И странно вытянулось глиняное тело, -Кончался века первый хмель. Среди скрипучего похода мирового -Какая легкая кровать! Ну что же, если нам не выковать другого, Давайте с веком вековать. И в жаркой комнате, в кибитке и в палатке Век умирает, -- а потом Два сонных яблока на роговой облатке Сияют перистым огнем. 1924
Ольга Седакова. Интервью (Январь 2011). – Что, на Ваш взгляд, позволило Мандельштаму обрести бесстрашие перед смертью ( «Я к смерти готов» )? В чем причина обретения невероятного вдохновения и силы в стихах «Воронежских тетрадей» , написанных в самые безнадежные годы? – Чтобы выдержать натиск нечеловеческих сил, человеку нужно иметь что-то такое, что сильнее его. Чем не он владеет, а что владеет им. В случае Мандельштама это особенно ясно: он не принадлежит «героическому» складу, он не воин и не стоик. Все мемуаристы вспоминают его детскость и ребячество. Но он – особое дитя: верное. Он – всего лишь – послушен тому, что для него всего дороже: как назвать это? Может быть, повторить за ним: «высокое племя людей» ? За высокое племя людей Я лишился и чаши на пире отцов. . . Или так: Быть может, мы Айя-София С бесчисленным множеством глаз. Мандельштам стал исповедником достоинства дара, художественного прозрения и достоинства человека – свободного и творческого, создающего «пятую стихию» – перед лицом небывалого человекоборчества. – Что для Вас наиболее дорого в личности и творчестве Мандельштама? – Конечно, то, что он создал: стихи необычайной, новой красоты, выросшей из пушкинской, но при этом такой, какой до Мандельштама в русской поэзии не было. Эсхатологической красоты. И дугами парусных гонок. Зеленые формы чертя, Играет пространство спросонок – Не знавшее люльки дитя. – Ваше любимое стихотворение Мандельштама? – Их много, и в разное время разные стихи были любимей других. Но уже давно это «Восьмистишия» и «Стихи о неизвестном солдате» . «Солдата» можно назвать звуковым и образным слепком «Божественной комедии» в русском двадцатом веке. Или аналогом Мессиановского «Квартета на конец света» . Январь 2011, газета "Кифа" № 1 (123)
Вооруженный зреньем узких ос, Сосущих ось земную, Я чую все, с чем свидеться пришлось, И вспоминаю наизусть и всуе. И не рисую я, и не пою, И не вожу смычком черноголосым: Я только в жизнь впиваюсь и люблю Завидовать могучим, хитрым осам. О, если б и меня когда-нибудь могло Заставить — сон и смерть минуя — Стрекало воздуха и летнее тепло Услышать ось земную, ось земную. . . 8 февраля 1937
Титры: • • • • • • • Поэтика Аверинцев С. Статья о Мандельштаме Гаспаров М. Л. Осип Мандельштам. Три его поэтики // Гаспаров М. Л. О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. — СПб. : Азбука, 2001. С. 193— 259. Жолковский А. К. «Я пью за военные астры» : поэтический автопортрет Мандельштама // Жолковский А. К. Избранные статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. — М. : РГГУ, 2005. Иванов Вяч. Вс. Стихотворение Осипа Мандельштама «Рояль» // Кихней Л. Г. Осип Мандельштам: Бытие слова. — М. : Диалог МГУ, 2000. — 146 с. http: //www. degruyter. com/view/j/nifo. 2013. 20. issue 1/nifo. 2013. 20. 1. 313. xml Осип Мандельштам. Египетская марка. Пояснения для читателя. / Составители: Олег Лекманов, Мария Котова, О. Репина, Анна Сергеева. Клятис, С. Синельников. — М. : ОГИ (Объединенное Гуманитарное Издательство), 2012. — 480 стр. Мусатов В. В. Лирика Осипа Мандельштама. — Киев, 2000. Панова Л. Г. «Мир» , «пространство» , «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М. : Языки славянской культуры, 2003. — 808 с ( «Studia philologica» . ) Ронен О. Похороны солнца в Петербурге. О двух театральных стихотворениях Мандельштама // Звезда. — 2003. — № 5. Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. — СПб. , 2002. Сегал Д. М. Осип Мандельштам. История и поэтика. — Иерусалим, 1998. Семенко И. М. Поэтика позднего Мандельштама. — Рим, 1986 (2 -е изд. : М. , 1997). Сурат И. З. Мандельштам и Пушкин. — М. : ИМЛИ РАН, 2009. — 384 с. Тарановский К. Ф. О поэзии и поэтике. — М. , 2000. (Работы о Мандельштаме составляют более половины сборника). Успенский Ф. Б. Работы о языке и поэтике Осипа Мандельштама: «Соподчиненность порыва и текста» — М. : Фонд «Развития фундаментальных лингвистических исследований» , 2014, 216 с. Dutli R. Meine Zeit, mein Tier. Ossip Mandelstam. Eine Biographie. — Zürich, 2003. Nilsson N. A. Osip Mandel’štam: Five Poems. — Stockholm, 1974. Ronen O. An Approach to Mandelstam. — Jerusalem, 1983. Нерлер П. Con amore: Этюды о Мандельштаме — М. : НЛО, 2014, 856 с. Биография Лекманов О. А. Мандельштам. — М. : Мол. гвардия, 2004. — 255 с. (Жизнь замечательных людей. Вып. 888. ) Мандельштам, Надежда Яковлевна. Воспоминания. М. : Книга, 1989. Мандельштам, Надежда Яковлевна. Вторая книга. — М. : Московский рабочий, 1990. Я вернулся в мой город: Петербург Мандельштама. Л. : Свеча, 1991. Станислав Рассадин. Очень простой Мандельштам — М. : Книжный сад, 1994. — 160 с. Павлов Е. Шок памяти: Автобиографическая поэтика Вальтера Беньямина и Осипа Мандельштама / Пер. с англ. — 2 -е изд. — М. : Новое литературное обозрение, 2014. — 224 с. — (Научная библиотека). — 1500 экз. Художественная литература Шаламов В. Т. Шерри-Бренди. — Москва. — 1988. — № 9. (Впервые)
Скачать презентацию Разговаривать с ним бывало не всегда легко и
ae38a6973a135e10c6e13b41e785638b.ppt