Пушкин работает над 8 -й главой с конца

Зарегистрируйтесь, чтобы просмотреть полный документ!

Пушкин работает над 8 -й главой с конца 1829 г. по 1830 г. «Письмо Онегина к Татьяне» писатель создает в 1831 г. В черновике глава имела название «Большой свет» . Эпиграф к главе: Fare thee well, and if for ever Still for ever fare thee well. Byron 1). 1) Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. Байрон (англ. ). Эпиграф — начало стихотворения Байрона «Fare thee well» из цикла «Poems of separations» ( «Стихи о разводе» ), 1816.

Смысл эпиграфа Н. Л. Бродский писал: «Эпиграф может быть понят трояко. Поэт говорит , , прости“ Онегину и Татьяне; Татьяна посылает прощальный привет Онегину (продолжение в стихотворении Байрона: „Даже если ты не простишь меня, мое сердце никогда не будет восставать против тебя“). Онегин этими словами шлет последний привет любимой» . А. Иваненко заключал: «Смысл эпиграфа, конечно, только один; слова о прощаньи навсегда даны „от автора“, но могут относиться только к прощанью героев друг с другом, а не к авторскому прощанью с ними» .

В I-VII строфах Пушкин рисует свой творческий путь от Лицея до 1830 -х гг. В 1 -2 строфах автор пишет о лицейском периоде творчества, в 3 строфе он говорит о жизни в Петербурге в 1817 - 1820 гг. В начале 4 -й строфы он метафорически упоминает о ссылке на Юг, потом в 4 -5 -й строфах представляет темы, образы своих южных стихотворений и поэм. Конец 5 -й строфы – намек на ссылку в Михайловское в 1824 г. Кавказ — место действия «Кавказского пленника» , Крым, связанный с «Бахчисарайским фонтаном» , Молдавия — мир «Цыган» , среднерусская провинция — место действия центральных глав ЕО, петербургский свет — завершение романа. Однако речь идет не о простом географическом перемещении Музы: из вымышленного романтического пространства она переходит в реальное. Это и означает, что «изменилось все кругом» — изменился весь мир пушкинской поэзии, вокруг поэта и в его поэтическом сознании.

VI VII И ныне музу я впервые Ей нравится порядок стройный На светский раут привожу; Олигархических бесед, На прелести ее степные И холод гордости спокойной, С ревнивой робостью гляжу. И эта смесь чинов и лет. Сквозь тесный ряд аристократов, Военных франтов, дипломатов И гордых дам она скользит; Вот села тихо и глядит, Любуясь шумной теснотою, Мельканьем платьев и речей, Явленьем медленным гостей Перед хозяйкой молодою И темной рамою мужчин Вкруг дам как около картин.

Положительная оценка света в этих стихах звучит неожиданно после резко сатирических картин в 1 -й, 6 -й, 7 -й главах романа. Образ света получал двойное освещение: с одной стороны, свет как мир бездушный и механистический, оставался объектом осуждения, с другой — как сфера, в которой развивается русская культура, жизнь одухотворяется игрой интеллектуальных и духовных сил, поэзией, как мир Карамзина и декабристов, Жуковского и самого автора ЕО, он сохраняет безусловную ценность. Для Пушкина культура дворянства была культурой национальной.

Появление Онегина в Петербурге, Космополитом, патриотом, авторские размышления о герое: Гарольдом, квакером, ханжой, VII Иль маской щегольнет иной, Но это кто в толпе избранной Иль просто будет добрый малый, Стоит безмолвный и туманный? Как вы да я, как целый свет? Для всех он кажется чужим. По крайней мере мой совет: Мелькают лица перед ним Отстать от моды обветшалой. Как ряд докучных привидений. Довольно он морочил свет. . . Что, сплин иль страждущая спесь — Знаком он вам? — И да и нет. В его лице? Зачем он здесь? Кто он таков? Ужель Евгений? Ужели он? . . Так, точно он. — Давно ли к нам он занесен? VIII Все тот же ль он иль усмирился? Иль корчит также чудака? Скажите: чем он возвратился? Что нам представит он пока? Чем ныне явится? Мельмотом,

Мельмот, Гарольд – разочарованные герои-странники романтических произведений: романа Мэтьюрина «Мельмот-скиталец» и поэмы Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» . Космополит – человек, который ставит общечеловеческие интересы выше интересов отдельной нации. Квакер – представитель одной из протестантских сект, проповедующей строгий образ жизни и братскую любовь к ближним. Ханжа – лицемерный человек, демонстрирующий лживые благочестие и набожность. VIII — Строфа, представляя собой резкое осуждение Онегина, повторяет обвинения, выдвинутые в седьмой главе от имени автора. Резкое осуждение Онегина отнюдь не выражает окончательного суда автора. В восьмой главе П отказался от использованного им в предшествующей главе метода прямых характеристик героя и представляет его читателю в столкновении различных, взаимопротиворечащих точек зрения, из которых ни одна в отдельности не может быть отождествлена с авторской.

IX X — Зачем же так неблагосклонно Блажен, кто смолоду был молод, Вы отзываетесь о нем? Блажен, кто вовремя созрел, За то ль, что мы неугомонно Кто постепенно жизни холод Хлопочем, судим обо всем, С летами вытерпеть умел; Что пылких душ неосторожность Кто странным снам не предавался, Самолюбивую ничтожность Кто черни светской не чуждался, Иль оскорбляет, иль смешит, Кто в двадцать лет был франт иль хват, Что ум, любя простор, теснит, А в тридцать выгодно женат; Что слишком часто разговоры Кто в пятьдесят освободился Принять мы рады за дела, От частных и других долгов, Что глупость ветрена и зла, Кто славы, денег и чинов Что важным людям важны вздоры Спокойно в очередь добился, И что посредственность одна О ком твердили целый век: Нам по плечу и не странна? N. N. прекрасный человек.

XI XII Но грустно думать, что напрасно Предметом став суждений шумных, Была нам молодость дана, Несносно (согласитесь в том) Что изменяли ей всечасно, Между людей благоразумных Что обманула нас она; Прослыть притворным чудаком, Что наши лучшие желанья, Или печальным сумасбродом, Что наши свежие мечтанья Иль сатаническим уродом, Истлели быстрой чередой, Иль даже демоном моим. Как листья осенью гнилой. Несносно видеть пред собою «…демоном моим» - необычный, Одних обедов длинный ряд, романтический герой зла из Глядеть на жизнь, как на обряд, стихотворения Пушкина «демон» И вслед за чинною толпою (1823). Идти, не разделяя с ней Ни общих мнений, ни страстей.

Отказываясь от романтического культа исключительности, Пушкин неоднократно высказывался в 1830 -е гг. в пользу прозаического взгляда на жизнь и права человека на обыденное, простое счастье. 24 февраля 1831 г. он писал Плетневу: «Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился» . Однако и отказ от своего «Я» в пользу мнений общества, поиск обычных путей в жизни не устраивает Пушкина. Строфа IX утверждает превосходство «пылких душ» над «самолюбивой ничтожностью» , строфа Х — спасительность общих путей в жизни, XI — невозможность идти этими «общими путями» «вслед за чинною толпою» , а XII — право на разрыв с обществом. Облик «общих путей» как бы двоится, колеблясь между здоровой прозой жизни и пошлой рутиной, а бунт против них соответственно то приобретает черты романтического эгоизма, то выступает как естественная потребность человека в свободе.

Предыстория Онегина: И путешествия ему, Как всё на свете, надоели; Онегин (вновь займуся им), Он возвратился и попал, Убив на поединке друга, Как Чацкий, с корабля на бал. Дожив без цели, без трудов До двадцати шести годов, Томясь в бездействии досуга Без службы, без жены, без дел, Ничем заняться не умел. XIII Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест). Оставил он свое селенье, Лесов и нив уединенье, Где окровавленная тень Ему являлась каждый день, И начал странствия без цели, Доступный чувству одному;

Появление Татьяны: XV XIV К ней дамы подвигались ближе; Но вот толпа заколебалась, Старушки улыбались ей; По зале шепот пробежал. . . Мужчины кланялися ниже, К хозяйке дама приближалась, Ловили взор ее очей; За нею важный генерал. Девицы проходили тише Она была нетороплива, Пред ней по зале, и всех выше Не холодна, не говорлива, И нос и плечи подымал Без взора наглого для всех, Вошедший с нею генерал. Без притязаний на успех, Никто б не мог ее прекрасной Без этих маленьких ужимок, Назвать; но с головы до ног Без подражательных затей. . . Никто бы в ней найти не мог Все тихо, просто было в ней, Того, что модой самовластной Она казалась верный снимок В высоком лондонском кругу Du comme il faut. . . 1) (Шишков, прости: Зовется vulgаr 2). (Не могу. . . Не знаю, как перевести. ) 1) благородства (франц. ). 2) вульгарно (англ. ).

XX XXI Ужель та самая Татьяна, Он оставляет раут тесный, Которой он наедине, Домой задумчив едет он; В начале нашего романа, Мечтой то грустной, то прелестной В глухой, далекой стороне, Его встревожен поздний сон. В благом пылу нравоученья, Проснулся он; ему приносят Читал когда-то наставленья, Письмо: князь N покорно просит Та, от которой он хранит Его на вечер. «Боже! к ней!. . Письмо, где сердце говорит, О буду, буду!» и скорей Где всё наруже, всё на воле, Марает он ответ учтивый. Та девочка. . . иль это сон? . . Что с ним? в каком он странном сне! Та девочка, которой он Что шевельнулось в глубине Пренебрегал в смиренной доле, Души холодной и ленивой? Ужели с ним сейчас была Досада? суетность? иль вновь Так равнодушна, так смела? Забота юности — любовь?

XXVII XXVIII Но мой Онегин вечер целый Как изменилася Татьяна! Татьяной занят был одной, Как твердо в роль свою вошла! Не этой девочкой несмелой, Как утеснительного сана Влюбленной, бедной и простой, Приемы скоро приняла! Но равнодушною княгиней, Кто б смел искать девчонки нежной Но неприступною богиней В сей величавой, в сей небрежной Роскошной, царственной Невы. Законодательнице зал? О люди! все похожи вы И он ей сердце волновал! На прародительницу Эву: Об нем она во мраке ночи, Что вам дано, то не влечет, Пока Морфей не прилетит, Вас непрестанно змий зовет Бывало, девственно грустит, К себе, к таинственному древу; К луне подъемлет томны очи, Запретный плод вам подавай: Мечтая с ним когда-нибудь А без того вам рай не рай. Свершить смиренный жизни путь!

XXIX XXX Любви все возрасты покорны; Сомненья нет: увы! Евгений Но юным, девственным сердцам В Татьяну как дитя влюблен; Ее порывы благотворны, В тоске любовных помышлений Как бури вешние полям: И день и ночь проводит он. В дожде страстей они свежеют, Ума не внемля строгим пеням, И обновляются, и зреют — К ее крыльцу, стеклянным сеням И жизнь могущая дает Он подъезжает каждый день; И пышный цвет и сладкий плод. За ней он гонится как тень; Но в возраст поздний и бесплодный, Он счастлив, если ей накинет На повороте наших лет, Боа пушистый на плечо, Печален страсти мертвой след: Или коснется горячо Так бури осени холодной Ее руки, или раздвинет В болото обращают луг Пред нею пестрый полк ливрей, И обнажают лес вокруг. Или платок подымет ей.

XXXI XXXII Она его не замечает, А он не едет; он заране Как он ни бейся, хоть умри. Писать ко прадедам готов Свободно дома принимает, О скорой встрече; а Татьяне В гостях с ним молвит слова три, И дела нет (их пол таков); Порой одним поклоном встретит, А он упрям, отстать не хочет, Порою вовсе не заметит: Еще надеется, хлопочет; Кокетства в ней ни капли нет — Смелей здорового, больной, Его не терпит высший свет. Княгине слабою рукой Бледнеть Онегин начинает: Он пишет страстное посланье. Ей иль не видно, иль не жаль; Хоть толку мало вообще Онегин сохнет — и едва ль Он в письмах видел не вотще; Уж не чахоткою страдает. Но, знать, сердечное страданье Все шлют Онегина к врачам, Уже пришло ему невмочь. Те хором шлют его к водам. Вот вам письмо его точь-в-точь.

Письмо Онегина • Письмо Онегина написано, когда основной текст романа был уже закончен — под рукописью стоит дата: « 5 окт. 1831» . П решил, что для общего построения романа необходимо уравновесить письмо Татьяны к Онегину аналогичным включением в последнюю главу. • Это письмо, видимо, написано по-русски. • Письмо Онегина производит впечатление гораздо меньшей литературности: тут нет цитат, которые должны ощущаться как цитаты. • У Онегина есть основания опасаться презрения Татьяны: отвергнув чистую любовь неопытной девушки и преследуя своей страстью замужнюю женщину, он как бы напрашивается на нелестное объяснение своих действий.

Письмо Тогда я сердце оторвал; Онегина к Татьяне Чужой для всех, ничем не связан, Предвижу все: вас оскорбит Я думал: вольность и покой Печальной тайны объясненье. Замена счастью. Боже мой! Какое горькое презренье Как я ошибся, как наказан. Ваш гордый взгляд изобразит! Нет, поминутно видеть вас, Чего хочу? с какою целью Повсюду следовать за вами, Открою душу вам свою? Улыбку уст, движенье глаз Какому злобному веселью, Ловить влюбленными глазами, Быть может, повод подаю! Внимать вам долго, понимать Случайно вас когда-то встретя, Душой все ваше совершенство, В вас искру нежности заметя, Пред вами в муках замирать, Я ей поверить не посмел: Бледнеть и гаснуть. . . вот блаженство! Привычке милой не дал ходу; Свою постылую свободу Я потерять не захотел. Еще одно нас разлучило. . . Несчастной жертвой Ленский пал. . . Ото всего, что сердцу мило,

И я лишен того: для вас Излить мольбы, признанья, пени, Тащусь повсюду наудачу; Все, все, что выразить бы мог, Мне дорог день, мне дорог час: А между тем притворным хладом А я в напрасной скуке трачу Вооружать и речь и взор, Судьбой отсчитанные дни. Вести спокойный разговор, И так уж тягостны они. Глядеть на вас веселым взглядом!. . Я знаю: век уж мой измерен; Но чтоб продлилась жизнь моя, Но так и быть: я сам себе Я утром должен быть уверен, Противиться не в силах боле; Что с вами днем увижусь я. . . Все решено: я в вашей воле Боюсь: в мольбе моей смиренной И предаюсь моей судьбе. Увидит ваш суровый взор Затеи хитрости презренной — И слышу гневный ваш укор. Когда б вы знали, как ужасно Томиться жаждою любви, Пылать — и разумом всечасно Смирять волнение в крови; Желать обнять у вас колени И, зарыдав, у ваших ног

XXXIII XXXIV Ответа нет. Он вновь посланье: Да, может быть, боязни тайной, Второму, третьему письму Чтоб муж иль свет не угадал Ответа нет. В одно собранье Проказы, слабости случайной. . . Он едет; лишь вошел. . . ему Всего, что мой Онегин знал. . . Она навстречу. Как сурова! Надежды нет! Он уезжает, Его не видят, с ним ни слова; Свое безумство проклинает — У! как теперь окружена И, в нем глубоко погружен, Крещенским холодом она! От света вновь отрекся он. Как удержать негодованье И в молчаливом кабинете Уста упрямые хотят! Ему припомнилась пора, Вперил Онегин зоркий взгляд: Когда жестокая хандра Где, где смятенье, состраданье? За ним гналася в шумном свете, Где пятна слез? . . Их нет, их нет! Поймала, за ворот взяла На сем лице лишь гнева след. . . И в темный угол заперла.

XXXVII XXXVIII И постепенно в усыпленье Он так привык теряться в этом, И чувств и дум впадает он, Что чуть с ума не своротил А перед ним воображенье Или не сделался поэтом. Свой пестрый мечет фараон. Признаться: то-то б одолжил! То видит он: на талом снеге, А точно: силой магнетизма Как будто спящий на ночлеге, Стихов российских механизма Недвижим юноша лежит, Едва в то время не постиг И слышит голос: что ж? убит. Мой бестолковый ученик. То видит он врагов забвенных, Как походил он на поэта, Клеветников, и трусов злых, Когда в углу сидел один, И рой изменниц молодых, И перед ним пылал камин, И круг товарищей презренных, И он мурлыкал: Веnеdеttа 1) То сельский дом — и у окна Иль Idol mio 2) и ронял Сидит она. . . и все она!. . В огонь то туфлю, то журнал. 1) Благословенна (итал. ). 2) Мой кумир (итал. ).

XXXVII — Идея повторного переживания жизни воплощается в этой строфе в образе фараона — азартной карточной игры. Воображение выступает как банкомет, который мечет перед Онегиным-понтером вместо карт сцены из прожитой жизни. В черновой рукописи банкометом оказывается Рок. Итог игры горестен для Онегина: Все ставки жизни проиграл (VI, 519). Образ проигранной жизни глубоко волновал П.

ХL ХLI Стремит Онегин? Вы заране О, кто б немых ее страданий Уж угадали; точно так: В сей быстрый миг не прочитал! Примчался к ней, к своей Татьяне Кто прежней Тани, бедной Тани Мой неисправленный чудак. Теперь в княгине б не узнал! Идет, на мертвеца похожий. В тоске безумных сожалений Нет ни одной души в прихожей. К ее ногам упал Евгений; Он в залу; дальше: никого. Она вздрогнула и молчит; Дверь отворил он. Что ж его И на Онегина глядит С такою силой поражает? Без удивления, без гнева. . . Княгиня перед ним, одна, Его больной, угасший взор, Сидит, не убрана, бледна, Молящий вид, немой укор, Письмо какое-то читает Ей внятно все. Простая дева, И тихо слезы льет рекой, С мечтами, сердцем прежних дней, Опершись на руку щекой. Теперь опять воскресла в ней.

XLII XLIII Она его не подымает Онегин, я тогда моложе, И, не сводя с него очей, Я лучше, кажется, была, От жадных уст не отымает И я любила вас; и что же? Бесчувственной руки своей. . . Что в сердце вашем я нашла? О чем теперь ее мечтанье? Какой ответ? одну суровость. Проходит долгое молчанье, Не правда ль? Вам была не новость И тихо наконец она: Смиренной девочки любовь? «Довольно; встаньте. Я должна И нынче — боже! — стынет кровь, Вам объясниться откровенно. Как только вспомню взгляд холодный Онегин, помните ль тот час, И эту проповедь. . . Но вас Когда в саду, в аллее нас Я не виню: в тот страшный час Судьба свела, и так смиренно Вы поступили благородно, Урок ваш выслушала я? Вы были правы предо мной: Сегодня очередь моя. Я благодарна всей душой. . .

XLIV XLV Тогда — не правда ли? — в пустыне, Я плачу. . . если вашей Тани Вдали от суетной молвы, Вы не забыли до сих пор, Я вам не нравилась. . . Что ж ныне То знайте: колкость вашей брани, Меня преследуете вы? Холодный, строгий разговор, Зачем у вас я на примете? Когда б в моей лишь было власти, Не потому ль, что в высшем свете Я предпочла б обидной страсти Теперь являться я должна; И этим письмам и слезам. Что я богата и знатна, К моим младенческим мечтам Что муж в сраженьях изувечен, Тогда имели вы хоть жалость, Что нас за то ласкает двор? Хоть уважение к летам. . . Не потому ль, что мой позор А нынче! — что к моим ногам Теперь бы всеми был замечен, Вас привело? какая малость! И мог бы в обществе принесть Как с вашим сердцем и умом Вам соблазнительную честь? Быть чувства мелкого рабом?

9 — Что муж в сраженьях изувечен. . . — Муж Татьяны вполне мог быть нестарым человеком. Онегину, который родился в 1795 г. или около этого, весной 1825 г. могло быть неполных 30 лет. Князь N — его родня и приятель, с которым Онегин на «ты» , мог быть лет на пять старше. Михаил Орлов стал генералом в 26 лет, что считалось карьерой ранней и блестящей. Но то, что член Союза Благоденствия Ф. Г. Кальм получил генеральское звание 36 лет, было для активного участника многих кампаний нормально. 28 лет сделался гвардии полковником (что равнялось армейскому генералу) Катенин. Изувечен — не означает «изуродован» или «сделался инвалидом» , а лишь указывает на многократные ранения, что было обычно для поколения людей войны 1812 г.

XLVI XLVII А мне, Онегин, пышность эта, А счастье было так возможно, Постылой жизни мишура, Так близко!. . Но судьба моя Мои успехи в вихре света, Уж решена. Неосторожно, Мой модный дом и вечера, Быть может, поступила я: Что в них? Сейчас отдать я рада Меня с слезами заклинаний Всю эту ветошь маскарада, Молила мать; для бедной Тани Весь этот блеск, и шум, и чад Все были жребии равны. . . За полку книг, за дикий сад, Я вышла замуж. Вы должны, За наше бедное жилище, Я вас прошу, меня оставить; За те места, где в первый раз, Я знаю: в вашем сердце есть Онегин, видела я вас, И гордость и прямая честь. Да за смиренное кладбище, Я вас люблю (к чему лукавить? ), Где нынче крест и тень ветвей Но я другому отдана; Над бедной нянею моей. . . Я буду век ему верна» .

XLVIII Она ушла. Стоит Евгений, Как будто громом поражен. В какую бурю ощущений Теперь он сердцем погружен! Но шпор незапный звон раздался, И муж Татьянин показался, И здесь героя моего, В минуту, злую для него, Читатель, мы теперь оставим, Надолго. . . навсегда. За ним Довольно мы путем одним Бродили по свету. Поздравим Друг друга с берегом. Ура! Давно б (не правда ли? ) пора!

Пушкин сознательно оборвал сюжетное развитие романа. Он отказался от привычной композиции и финала, в котором нужно было расставить все точки над i. Автор с иронией писал об упреках в адрес незавершенности произведения: Вы говорите справедливо, Что странно, даже неучтиво Роман не конча перервать, Отдав его уже в печать, Что должно своего героя Как бы то ни было женить, По крайней мере уморить, И лица прочие пристроя, Отдав им дружеский поклон, Из лабиринта вывесть вон.

В. Г. Белинский писал: «Где же роман? Какая его мысль? И что за роман без конца? — Мы думаем, что есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому что в самой действительности бывают события без развязки <. . . > Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию? — Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотеть больше ничего знать. . . »

LI Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал. . . Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован. А та, с которой образован Татьяны милый идеал. . . О много, много рок отъял! Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел ее романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим.

В LI строфе образ Жизни раскрывается в двух ориентированных на глубокую литературную традицию метафорах: «жизнь — пир» (вариант «жизнь — чаша» ) «жизнь — книга» . В начале строфы Онегин и Татьяна предстают как литературные образы — создания авторского творческого воображения, далее намекается, что в облике Татьяны жизнь и поэзия сливаются. Но в следующих стихах сама Жизнь получает название романа, а автор перемещается в позицию читателя, который волен «дочитывать» ее до конца или нет. Такими средствами создается синтез основных стихий романа: литературы и действительности.

Скачать презентацию Пушкин работает над 8 -й главой с конца

8-я глава онегина.ppt

Количество слайдов: 35