МИР СТАРОЖИЛОВ МИР СТАРОЖИЛОВ-СИБИРИРЯКОВ

МИР СТАРОЖИЛОВ

• МИР СТАРОЖИЛОВ-СИБИРИРЯКОВ • Мир старожилов сибиряков составляли сельские общины, сообще ства потомственных старожилов сибирских городов, старожильческие консорции нескольких типов. Мир старожилов воспроизводил себя в последующих поколениях благодаря устоявшимся традициям, обычаям, системе воспитания детей, замкнутости жизни, крайней слабости миграционных процессов. • Кто же такие старожилы? • Во первых, истинными сибирскими старожилами считаются «чалдоны» (челдоны) — потомки первых засельщиков новых земель, первопроходцев. До настоящего времени идет спор о значении понятия «чалдон» . Наиболее точным, видимо, можно считать следующее: в XIX в. в северной части Енисейской губернии этим словом определяли «люд неуемный, бродячий, без привычки к насиженному месту, промышлявший охотой, суровый и диковатый на вид» . Вряд ли серьезным является бытующее объяснение, что «чалдоны» — выходцы с «Чала и Дона» . Почти все первые «засельщики» были из северных областей России. Даже в период сравнительно широкого переселенческого движения второй половины XIX в. контингент государственных крестьян северных губерний составляет 64, 7% всех переселенцев.

• В исторической литературе старожилами часто называют тех, кто проживал в Сибири к 1861 г. , к началу широкого добровольного переселения бывших крепостных крестьян Центральной России. Однако во второй половине XIX в. сибиряки считали старожилами тех, кто прожил здесь 25 и более лет. Селения, возникшие четверть века назад, также причисляли к старожильческим. Этому соответствует ряд причин: за четверть века переселенец «вживался в образ старожила» , терял связь с родными краями, через детей «роднился» со старожилами, а дети его считали себя сибиряками и о родине отцов знали понаслышке. Хозяйство крестьянина за такой срок давно уже становилось средним или зажиточным. Но все же, по сибирским понятиям, крайне важной была связь через кладбище, через «могилки» : за 25 – 30 лет родственники переселенца находили вечный приют на сибирской земле…

• САМОСОЗНАНИЕ СТАРОЖИЛОВ • В процессе психологической адаптации важное место занимает выработка позиции по отношению к факторам, которые могут негативно влиять на образ жизни людей. Самосознание потомственных сибиряков начинало по новому оценивать изменившееся положение по отношению к новому «месторазвитию» , государству и материнскому этносу. Основой самосознания является идентификация человека. • Идентификация — это прирожденное осознание принадлежности человека к определенному этносу, самопричисление личности к этносу или его отдельным этническим подгруппам. Идентификация отражает этническое сознание в оппозиции «мы — они» . • К концу XVII в. дети и внуки основателей острога Красный Яр вполне осознанно считали Сибирь своей родиной, называя себя новым эндоэтнонимом. В «Послании митрополита Игнатия в Красноярск 1697 г. » для нас крайне важна вставка из подлинных слов красноярцев: «Есть ли де… обидят в Сибири худо де, худо сибиряки так буде воеводу другого и третьего до смерти убили…» . Это важнейшее свидетельство новой идентификации жителей Приенисейского края, оформленной в этнониме «сибиряки» .

• Доктор медицины Д. Г. Мессершмидт в период научной экспедиции в г. Красноярск в 1722 г. постоянно встречал в ходе поездки настороженность и скрытность местных жителей, но особенно поражали автора расчетливость, меркантильность, прагматичность сибиряков. В частности, все посещения человеком друзей и родственников неизменно обставлялись «подарками» , «гостинцами» по расчету или на условиях возвратного одаривания. • Ученый путешественник И. Г. Гмелин описал своеобразие выделения различных групп сибиряков в «прозваниях» другими сибиряками: «сквозники» , «язовики» , «раскольники» , «коловичи» и др. Он отмечал, что «красноярцев зовут «бунтовщиками» , т. к. они часто бунтуют против своих воевод» . Исследователи подробно описали свадебный обряд, бытовые привычки красноярцев, особенности празднования ими Рождества, Святок, Масленицы. • И. Г. Гмелина поразило отсутствие экономического принуждения крестьян в земледелии, что привело к «великой здешней ленности» . Он писал: «Земля благословенна, а людей не заставляют работать…Выгоды получают за счет плодородия здешней почвы…Служивые живут с воеводой …по-панибратски» .

• Идентификация «свой — чужой» у старожилов Приенисейского края во второй половине XVIII в. ярко выражена в негативном отношении к представителям власти. Так, в наказах енисейских крестьян в Уложенную комиссию 1767 г. основная вина за «наивящее раззорение» и «всеконечную нищету» ложится на «прикащиков» , «комиссаров» , «за казнами всяких афицеров» , на «Сибирскую губернскую и Енисейскую провинциальную канцелярию» . Сибирские крестьяне высказывали пожелания, чтобы «из разных чинов, яко из дворян прикащики и управители, то однакощь, как довольно усмотрено, оные для неудопственных опстоятельств быть не надобны. А должности совсем могут исправлять, как довольно и без них бывало, выбранные из нашеи собратий, переменяись кащьгодно» . • Управление в Сибири в ХVII – ХVIII вв. , несмотря на многочисленные реорганизации, составляло длинную вереницу злоупотреблений, произвола, насилия и минимального контроля над местной администрацией.

• В ответ на самоуправство местных властей в 1695 – 1698 гг. жители Красноярска «отказали» трем воеводам и выбрали свое казачье самоуправление. Новый воевода П. Мусин Пушкин вынужден был сделать вывод, что «красноярцы» единой силой выступили против «ссыльных воров, и которые были с воеводами» и «от воеводства отказали» . • Наполнение содержания оппозиции «мы — они» выразилось в противостоянии мира старожилов и чиновников, на местах представлявших государство. Покушаясь на свободу, собственность, хозяйственную самостоятельность старожилов, чиновник представал носителем агрессивного начала. Писатель С. Турбин писал в середине ХIХ в. : «По сибирским народным понятиям, род человеческий делится, главнейшим образом, на два разряда, именно: на людей и чиновников» .

• В этих условиях изменение положения общины в сознании старожилов выразилось в превращении его в инструмент коллективной оппозиции государству: «Здесь власти оставались с крестьянами один на один, обращаясь к ним. . . через крестьянскую общину. . . » , и мир выступал в качестве коллективного защитника в противодействии «чужим» . • Выработка адекватных механизмов защиты старожильческого социума предопределила форму «показного» подчинения общины государству. Жизнь в общине перед посторонними старательно маскировалась или скрывалась. В первую очередь, община замыкалась перед чиновниками, стараясь любыми средствами обмануть их. Современники приоткрывали завесу скрытности старожилов крестьян: «Крестьяне… объявляют посев только вполовину или немного более, а остальное скрывают из опасения или по привычке» .

• В январе 1826 г. в с. Анциферовском Канского округа умер малолетний ребенок «вследствие испуга по пробуждении от сна из за того, что двое крестьян. . . переодевались в виде журавлей» . По данному происшествию Енисейский гражданский губернатор А. П. Степанов издал приказ. • В нем строго уведомлялось, чтобы «в отвращение на будущее время подобных нещастий. . . дабы они (крестьяне) ни под каким видом и ни в какое время не осмеливались одеваться чучелами в посмеяние людям и во вред младенцам, в чем и обязать их подписками; в противном же случае, если еще чуть подобное случится, то виновные подвергнутся приличному взысканию. . . » . • Через четыре дня последовал принятый на сходе ответный мирской приговор: «Мы, нижеподписавшиеся Енисейской губернии Красноярского уезда Заледеевской волости разных селений выборные крестьяне дали сию подписку во исполнение объявленного нам приказа. . . дабы ни под каким видом и ни в какое время не осмеливались одеваться чучелами в посьмеяние людям и во вред младенцам и дабы на будущее время чего боже сохрани какого подобного происшествия могло случиться, то подвергнемся приличному взысканию. . . » . • Однако, по всем селениям губернии и в последующем продолжалось ежегодное массовое «машкарование» в «страшные» дни накануне Крещения…

• Старожилы вкладывают понятие «мы» в идентификацию по отношению к населению Центральной России: мы сибиряки, а они — российские люди. Широкий круг разноплановых источников подтверждает этот вывод. Жена декабриста Н. Д. Фонвизина в 1829 г. писала: «Сибиряки имеют свой характер, …отличный от Российских, наших» . Она выделяет наблюдаемые привычки, стереотипы поведения сибиряков в различных ситуациях. По окончании ссылки в 1858 г. Наталья Дмитриевна уже соотносит себя с сибиряками, фактически причисляя себя на уровне самосознания к ним: «Не забываю радушной Сибири, я часто о ней говорю и еще чаще о ней думаю» ; «Одна мысль, что все эти люди (ее крепостные) — моя собственность, из ума меня выбивает» . «Дразню «рассейских» Сибирью и сибиряками. В самом деле, здесь чудесно можно было бы жить, если бы меня не принуждали быть помещицей и госпожой» .

• Этнограф Н. А. Ровинский сделал следующий вывод: «Сибиряк, даже в чиновничьем мундире, остался верен своему народному типу… и сколько мне приходилось наблюдать, как между чиновниками, то и между священниками сибиряками, стоят ближе к простому народу, чем к так называемому Российскому человеку» . • Во второй половине ХIХ в. сибирский публицист Н. М. Ядринцев писал, подобно Н. А. Ровинскому, что «здесь природному, сибирско русскому старожилу противостоит, как говорят в Сибири, «российский человек» . «Сибиряк не задумывается и не подозревает своего кровного родства с коренным русским человеком. . . » . В качестве «российского человека» автор выделял, прежде всего, «великоросского» ссыльного поселенца или переселенца крестьянина. «Сибиряки Европейскую Россию и русских принимают за чужеземщину или иностранцев» . Говоря: «вы российский, . . . этим он. . . хочет обозначить противоположность себе, как сибиряку» .

• Автор дает существенное замечание, что «путешественника (из России) сибирское население поражает своим безучастием к тому, что делается за Уралом, в Европейской России» . Взаимное неприятие сибирских старожилов и «российских людей» отмечается во многих свидетельствах. Так, некий автор в 1891 г. отмечал с высокомерием: «. . . Каждый сибиряк дорожит своей глупой самобытностью. . . » . • Оппозиция «мы — они» в самосознании старожилов крестьян обобщалась в образе «чужого злого человека» . Одновременно выделение оппозиции шло и по пути углубления самовыделения в пределах старожильческого мира Сибири. Отмечалось, что ангарские крестьяне явно сторонились новоприбывших и путешественников, приписывая им «засуху, неурожай, скотские падежи» . «Злое влияние» могло исходить даже от приезжавших из других округов Енисейской губернии.

• Неудивительно, что в местностях, удаленных от губернского центра, противопоставление «мы — они» еще глубже. В ХIХ в. старожильческое население Туруханского края именовало себя «смешицы» . Не только Европейскую Россию, но даже Южную Сибирь «смешицы» называли Русью. В ответ на приглашение переселиться в Минусинский уезд туруханские старожилы отвечали: «Мало ли чего у вас там, в Руси, не по нашему лучше. Нет, душе неохота, сердцу неугода» . Процесс принятия новоприбывшего в с. Туруханское мог затянуться на многие десятилетия. Таким образом, в процессе адаптация к новой Родине — Сибири — у старожилов Приенисейского края, как и всей Сибири, сформировалось субэтническое самосознание.

• Из мирского приговора: «С. Балахтинского государственные крестьяне приговорили к причислению нашего общества… Федора Полежаева с женой Ириной Ивановой, дочерью Авдотьей, так как он проживает в нашем селе, имеет домообзаводство и хлебопашество…поведения хорошего, веры православной, для наделения участком земли достаточно…» . * * * • «Крестьяне старожилы — такие крестьяне, которые родились уже в Сибири в данной общине. При этом все равно, были ли их родители поселенцы, или тоже старожилы, были ли они новоселы…» . • К старожильческим причислялись новые деревни, «образовавшиеся более 25 лет» . Старожилами числились «добрые переселенцы, прожившие здесь не менее 25 лет, а поселенцы — более 50 лет, имеющие внуков рабочего возраста. Для всех нужен совершенный достаток для полной экономической ассимиляции их со старожилами» . • (Из кн. : Материалы по исследованию землепользования и хозяйственного быта сельского населения Иркутской и Енисейской губернии. Т. IV. — Иркутск, 1893. )